Елена

Одна из этимологии имени Елена приводит его к исходному слову селена, т. е. луна. Сейчас не важ­но углубляться в лингвистическую проверку этого объяснения, впрочем наиболее вероятного. Каков бы ни был корень имени Елена, несомненно участие, первичное или вторичное, в этом имени слова селена, как несомне­нен и лунный характер родоначальницы всех Елен  —  дочери Леды. Историческое ли лицо, или мифический образ, но Елена Троянская представляется «повитой ладаном лунным»: она  —  аспект луны, но не темной её стороны, обиталища Манов и владычествуемой Гека­той, а светлого полушария. Оно тоже наводит чары, но более вкрадчивые и не направленные непосредственно ко злу. Такова та Елена, Луна в наибольшей пышности своего магического света, подчиняющая себе всю при­роду и растворяющая своим фосфоресцирующим тума­ном все очертания и все формы.

Это недоброе обаяние, завлекающее не зная отпора себе и размывающее внут­реннюю четкость, после того как очарованные утратили волю и самоопределение. Елены идут по пути той, перво­образной, но конечно с соответственным понижением и плана и силы.

Имя Елена знаменует женскую природу, но не в те­лесном моменте брака и рождения, как и не в духовном моменте вечной женственности: Елена  —  вечная жен­скость. Ее наиболее определяет душевный момент жен­ской организации, душевные свойства женщины, те самые, что в обычном понимании составляют суть женско­го характера. Отсутствие в поведении и мыслях твердо­го начала норм, преобладание эмоций, не протекающих в строго определенном русле, разрозненность и прихот­ливость душевной жизни  —  вот эти черты. Это не зна­чит, что Елена не обладает умом, как нельзя того же сказать и вообще о душевном складе типической жен­щины. Но ум несет тут явно подчиненную службу и всякий раз получает особые приказы от неожиданно вы­плывшего душевного побуждения.

Поэтому Елене не свойственна теоретическая деятельность ума, как не свойственно и незаинтересованное размышление. Но она способна достигать поставленные цели и проявить тут большую умственную изворотливость и настойчи­вость. Это качество Елены, при духовной невоспитан­ности, легко переходит в хитрость.

Елена похожа отчасти на Ольгу и отчасти на Софию сказать точнее  —  находится как раз между ними. Ольга сильнее и грубее ее, София  —  отвлеченнее и властнее. Ольга отличается от Елены преобладанием темной, перво-бытийственной воли, София  —  ясностью разумно-поставленных целей; в Елене же наиболее развита спо­собность эмоционального отклика и воздействия на чув­ства окружающих. В этом смысле с нею легче иметь дело, чем со стихийно напирающей Ольгою или властно нормирующей Софией; Елена увлечет в свою сторону так, что этого и не заметишь, да и сама пожалуй не очень дает себе отчет в происшедшем. Ольга толкает ворожбой, София заставляет доказательством, а Елена заманивает, убеждая чарами. Поэтому с Еленой наибо­лее теряют свободу и самое чувство и потребность ее, но не замечают своей потери.

И сама Елена не имеет свободы, изменчивая как вода, с чувствами сменяющимися в ней волнами прибоя, по ей самой неведомому ритму. Эти волны душевной жизни приходят издалека, из обширного мира души, но, в противоположность Ольге, которая живет неритмически, то безмятежно, то неожиданно выбрасываю­щимися из пучины водяными массами, —  в противо­положность ей, Елена более закономерна и более поверхностна: ее волнения возбуждаются скорее внеш­ними, нежели глубинными, причинами и приходят к гра­нице соприкосновения ее с другими людьми более спо­койно и плавно, чем в Ольге.

Самые большие волны про­ходят по ней, текучей и влажной, безвредно и бесследно для нее, маслянисто скользя по всей поверхности; их разрушительная сила сказывается лишь на границе этого моря, и волны становятся губительны только, когда находят на нечто твердое. Так чувства Елены, самые сильные, не разрушают ее; они однако вырастают в грозные валы, когда им противостоит некоторый ду­ховный устой. Если он выдержит, то волна уйдет обрат­но, усмиренная и обезвреженная; если же нет, то будет затолчен и сокрушен.

Эта изменчивость, постоянство в непостоянстве, неожиданности, всплески большой силы, сменяющиеся временами отливом, устанавливают формальное подо­бие Елены  —  Константину. Как и последний, Елена тон­ко чувствует происходящее, как и он  —  способна к не­ожиданным капризам и прихотям. Но, при формальном подобии, в существе дела она глубоко отлична от Кон­стантина: ведь от нее ее имя требует свойств и без того родных женскому характеру, тогда как Констан­тину приходится получать духовную форму вопреки мужской его основе. Отсюда понятна удачливость Еле­ны, дышащей полною грудью в собственной своей сти­хии и получающей в своем имени какое-то разрешение на вечную женскость и право забыть обо всем прочем; тогда как незадачливость Константина и хилость его организма заложены в исходном противоречии его фор­мы и его основы, вследствие чего он всегда находится под запретом быть самим собою, как мужчина, и однако, при невозможности отдаться без оглядки женским свойствам своего имени.

Всегда неудовлетворенный и с внутренним разладом в душе, упадочник по наличной своей организации, он составляет контраст пышной в своей душевной жизни, счастливо развертывающейся, и потому удовлетворенной, Елене. Константин представ­ляется тенью Елены, неудавшейся попыткой мужчины взять на себя лунный характер.

Как и другие имена, Елена в различных духовных климатах получает различные оттенки и аспекты, выра­жающиеся соответственно в тех или других изменениях самого звука и звуковой формы имени. В русской среде это имя, как и большинство имен, несколько расплы­вается, утрачивая отчетливость тонких линий, и не­сколько простеет. Точнее сказать, кинетика имени стано­вится труднее уловимой и внутренние движения ду­шевной жизни расплываются и становятся труднее вы­сказываемыми в слове и менее стремительными, но зато с большим весом.

Уже при переходе от Селены к форме Еλευή Не1епа, утрата начальной свистящей указывает на нисхождение имени от высшего плана тончайших энергий к более низкому, от онтологии к душевности. По Каббале, сви­стящее с есть наименьшее возможное звучание, minimum anolibile, которым духовная идея входит в мир словесных воплощений. Это тончайший шорох, легчайший шелест, дуновение воздушной струи, звуковое не­что, которое мало чем отличается от ничто. И символ Со­фии, духовной мудрости  —  змия, свидетельствует о себе именно этим тончайшим из звуков. Так и духовная энер­гия женской природы осуществляется, входя в мир дей­ствием тончайшим, которое почти не отличается еще от чисто духовного привлечения к себе светом всепобеж­дающей красоты.

Это и есть начальное и существенней­шее в разбираемом имени с. Духовная норма и путевод­ная звезда имени Елена есть Селена; но Селена слиш­ком далека от земных условий и слишком трудна. Жен­щина, хотя бы и очень значительная, избежит этой трудности и откидывает в своем имени это с, хотя оно все-таки продолжает подразумеваться в имени и в какие-то редчайшие времена жизни иногда присоединяется к имени, как неизвестно откуда прозвучавшая эолова арфа.

Лингвистика пока­зывает, как оно огрубело в густое придыхание имени Не1епа. Умное и умопостигаемое вхождение в мир отя­желело здесь в эмоциональное психологическое. Начальное придыхание теперь уже стало вздохом, челове­ческим чувством взамен божественной красоты, и тем самым звуковой вес имени переходит во вторую часть имени, равно как и внутренние свойства приурочи­ваются тоже к этой последней. Не1епа уже не светит, но окутана пышным покрывалом женского чувства, кото­рое струится вокруг нее и колышется живою волною, несколько напоминая прежнее сияние чистой красоты. Но так было в древности. Однако разрушение дейст­вующего начала имени идет своим путем. Густое приды­хание переходит в легкое, а последнее перестает произноситься. Наше церковное Елена, с ioтированным Е в начале, произносимое как Йэлена, еще хранит в началь­ной Й или J тончайший отзвук былого вздоха и указы­вает на область, откуда низошло к нам это имя. Ино­странное, внецерковное произношение Элена отнимает от имени и этот отблеск былого, но вместе оставляет в имени натиск и притязание на тонкость, которой оно уже не имеет. Элена  —  это резкое и крикливо-женское имя, не нашедшее себе еще новой формы равновесия и не вошедшее в быт. Это  —  характерно-светское имя, имя салона, не имеющее себе оправдания в духовном прош­лом и не питающееся настоящим от быта, недуховное и ненародное имя.

Новая форма равновесия имени найде­на в уменьшительном Лена, неизмеримо простом и простеньком сравнительно со своим исходным типом, но зато подобревшим и усмиренным. Тут уже не содержит­ся великолепной и даже премудростной хитрости, которая непосредственно, без рассудочных оглядок и наме­рений, естественно заткана в душевное сплетение Еле­ны; нет тут и сознательной хитрости, способной перехо­дить в интригу, Элены.

Лена скорее проста, но не совсем без себе на уме, и хитрости ее тоже простые и очень так сказать близкие. В ней уже почти не осталось той бо­жественной деятельной бездеятельности, которая всех побуждает самым своим существованием, не делая од­нако ни одного побуждающего усилия, которая всех привлекает, никого не принуждая. Мало уже в Лене и той эмоциональной атмосферы, которая охватывает и волнует окружающих, мягко проникая в их душу и упо­добляя их себе. Лене приходится более действовать из себя, быть в толпе. Ее женские свойства уже не имеют значительной действенности вне ее самое и не далеко простираются за пределы собственной ее организации. Поэтому Лена уже не столько охватывает собою других, как сама легко и охотно откликается на волнения дру­гой души.

Однако и тут можно провидеть в ее отзывчи­вости нечто первоначальное: входя душевно во внут­реннюю жизнь другого, она обратно отдает потом с из­бытком то, что восприняла, и. углубляет и расширяет собственное его внутреннее движение. Лена не просто поможет другому, но послужит ему как бы резонансовым ящиком, вследствие чего-то, может быть небольшого, на что откликнулась она, что станет значительнее и полнее.

Отзывчивость Лены имеет в себе женскую спо­собность рождать, хотя в данном случае это и не есть рождение телесное. Но тем не менее ее доброта не имеет ничего общего с моральностью, а относится именно к об­ласти рождения, потому что чрез нее входят в мир и воплощаются стремления и движения, которые погибли бы бесследно, часто даже несознанные теми, в ком они происходят.

Имя богини, Селена, не сопоставляется с возрастом и  —  вне вопроса о той или другой психологии возраста; оно блещет вечной неувядающей красотой, в которой сочетаются все возрасты; в духовной организации Се­лены мыслятся собранными лучшие свойства от младенца до престарелой старости. Елена, как имя народа древнего, заставляет думать о достигнутой умудрен­ности, хотя и сочетается с образом полноты и расцвета телесных сил.

Напротив, в Лене есть какая-то недозрелость, скорее подросток, чем взрослая, в некотором ро­де  —  неизменно подросток, до самой кончины. Может быть тут много значит и возникновение имени Лена в на­роде молодом и недозрелом. Но во всяком случае в Лене есть много нерастраченных сил, а потому  —  свежесть и весна, хотя и не ранняя.. Наконец и Элена (и Эля)  — ти­хо лишены возраста, в юности иссушены интересами го­раздо более старшего возраста, а к старости  —  не понимающая своего постарения и продолжающая ощущать себя почти тою же, что и в давние годы свое­го вступления в жизнь.

Наряду с Леной можно слышать еще уменьшитель­ное Эля. Как Лена есть упрощение, но на широкой исто­рической дороге народов, так и Эля есть упрощение, то­же по своему последовательное, но на узкой тропинке отщепенства от народного сознания, а потому естест­венно, что такое сокращение берет в себя коренные не­достатки этого пути, хотя и упрощает более сложный организм имени Элена.

Попробуем теперь слегка проверить сказанное сим­воликой звуков Каббалы. Имя Не1епа может быть тогда разложено на два звуковых «корня»: НЕL и NА. Вот, что наводим о первом корне у Фабра д’Оливэ: «НЕL. Состоя из знака элементарного существования, присое­диненного к корню НЕL, символу направленной во вне силы и движения, стремящегося вверх, этот корень (НЕL) производит множество понятий, точный смысл которых очень трудно установить строго. (Это свойство и есть — женская переливчатость, определенный в своей неопределенности и трудно уловимый в точном слове  —  Елены. П.

Это, в общем, —  стремление вверх (effort superieur), которое причиняет растяжение, удлиннение, расслабление; это неведомая сила, которая разрывает связи тел, вытягивая их, разбивая, обра­щаясь в лоскутья, или еще растворяя (развращая) и расслабляя их чрезмерностью.» Поэтому, слово НЕL: «всякое понятие распространения, усилия, произведен­ного над вещью, чтобы растянуть ее, развернуть, вытяподергивание, боль: непрекращающееся движение; на­дежда, ожидание» и т. д.

Корень NA. Всякое понятие молодости и новизны; всякое понятие свежести, грации, красоты; всякое поня­тие, которое составляет себе относительно нового по­рождения, относительно молодого и грациозного су­щества. Арабское слово, того же корня означает «но­вое, новорожденное, грациозное, свежее, приятное, но также слабое, немощное, непостоянное.» И т. д., в целом ряде дальнейших осложнений того же «корня».

Таким образом, основные черты имени Елена дей­ствительно подтверждаются буквенным анализом, со­гласно методам Каббалы. Если теперь обратиться к уменьшительному Лена, то ясно, каков смысл усиле­ния в нем второго слога. С другой стороны, и первый слог ЕЕ совпадает тогда с подчеркнутым значением этого второго, утрачивая окраску силы вышней и таин­ственной, и приобретая облик более земной. «LЕ. Вся­кое движение, направленное к элементарному существо­ванию и делающее усилие, чтобы осуществиться и объявиться. Природная сила; прирожденное движение роста; влажный корень: все, что зеленеет, свежо, влаж­но, бодро; все, чем блистает юность, красота, свежесть; все, что гладко и приятно на осязание и т. п.»